О ДЕТЯХ
И РОДИТЕЛЯХ
КНИГА ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ
А. С. Макаренко
• 1 • 2 • 3 • 4 • 5 • 6 • 7 • 8 • 9 • 10 • 11 • 12 • 13 • 14 • 15 • 16 • 17
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Познакомился я с Любой Гореловой случайно: она зашла ко мне по короткому делу. Пока я писал нужную записку, она тихонько сидела в крсле и изредка вздыхала про себя, сложив руки на коленях и поглядывая куда – то с далеким прицелом. Ей было лет девятнадцать и принадлежала она к тем девушкам – аккуратистсткам, которые даже в самом тяжелом горе не забывают вовремя разгладить кофточку.
– Чего вы так грустно вздыхаете? – спросил я. – У вас неприятности?
Люба вздернула чистенько причесанной головкой, вздохнула пиниссимо и страдальчески улыбнулась:
– Нет … ничего особенного. Были неприятности, но уже прошли.
В своей жизни я достаточно повозился с девичьими неприятностями и привык о них разговаривать. Поэтому я спросил дальше:
– Прошли, а вы вздыхаете?
Люба повела плечами, будто в ознобе, и посмотрела на меня. В ее карих честных глазах вспыхнуло оживление:
– Хотите, я вам расскажу?
– Ну, рассказывайте.
– Только это длинное!
– Ничего …
– Муж меня бросил …
Я с удивленим на нее глянул: кажется, ее длинный рассказ был окончен, а подробности можно было увидеть в ее личике: маленький розовый рот дрожит в улыбке, а в глазах тонкая сверкающая слеза.
– Бросил?
– Угу, – сказал она еле слышно и по – детски кивнула головой.
– Он был хороший? Ваш муж?
– Да … очень! Очень хороший!
– И вы его любили?
– Конечно. А как же? Я и теперь люблю!
– И страдаете?
– Вы знаете … ужасно страдаю!
– Значит, ваши неприятности не совсем прошли?
Люба посмотрела на меня задорно – подозрительно, но мой искренний вид ее успокоил:
– Прошли … Все прошло. Что же делать?
Она так наивно и беспомощно улыбнулась, что и для меня стало интересно: что ей делать?
– В самом деле: чтио вам делать? Придется забыть вашего мужа и начинать все сначала. Выйдете снова замуж …
Люба надула губки и изобразила презрение.
– За кого выходить? Все такие …
– Позвольте, но ваш муж тоже хорош. Вот же бросил вас. Собственно говоря, его и любить не стоит.
– Как не стоит? Вы ж его не знаете!
– Почему он бросил вас?
– Другую полюбил.
Люба произнесла это спокойно и даже с некоторым удовольствием.
– Скажите, Люба, ваши родители живы?
– А как же! И папа, и мама! Они меня ругают, зачем выходила замуж?
– Они правильно вас ругают.
– Нет, неправильно.
– Да как же: вы еще ребенок, а уже успели и замуж выйти и развестись.
– Ну … чего там! А им что такое?
– Вы не с ними живете?
– У меня своя комната. Муж меня бросил и пошел жить к своей … а комната теперь моя. И я получаю двести рублей … И совсем я не ребенок! Какой же я ребенок?
Люба смотрела на меня с сердитым удивлением, и я видел, что в своей жизненной игре она совершенно серьезна.
Вторая наша встреча произошла в такой же обстановке. Люба сидела в том же самом кресле. Теперь ей было двдацать лет.
– Ну, как ваши семейные дела?
– Вы знаете, так хорошо, что я и сказать не умею!
– Вот как! Значит, нашелся человек лучше вашего … этого …
– И ничего подобного. Я вышла замуж за того самого. Второй раз вышла!
– Как же это случилось?
– Случилось. Он пришел ко мне и плакал. И сказал, что я лучше всех. Но это же неправда? Я же не лучше всех?
– Ну … кому что нравится. А чем же вы такая … плохая?
– Вот видите! Значит, он меня любит. А папа и мама сказали, что я делаю глупость. А он говорит: давай все забудем!
– И вы все забыли?
– Угу, – так же тихо и незаметно, как и раньше, сказала Люба и кивнула головой настоящим детским способом. А потом посмотрела на меня с серьезным любопытством, как будто хотела проверить, разбираюсь ли я в ее жизненной игре.
В третий раз я встретил Любу Горелову на улице. Она выскочила из – за угла с какими – то большими книгами в руках и устремилась к трамваю, но увидела меня и вскрикнула:
– Ах! Здравствуйте! Как хорошо, что я вас встретила!
Она была так же молода, так же чистенько причесана, и на ней была такая же свежая, идеально отглаженная блузка. Но в ее карих глазах туманились какие – то полутоны, нечто, похожее на жизненную усталость, а лицо стало бледнее. Ей был двадцать один год.
– Она пошла рядом со мной и повторила тихо:
– Как хорошо, что я вас встретила.
– Почему вы так рады? Я вам нужен для чего – нибудь?
– Ага. Мне больше некому рассказывать.
И вздохнула.
– У вас опять жизненные неприятности?
Она заговорила негромко, расматривая дорогу:
– Были неприятности. Такие неприятности! Я плакала даже. Вы знаете, она подала в суд. И теперь суд присудил, и мы платим сто пятьдесят рублей в месяц. Алименты. Это ничего. Муж получает пятьсот рублей, и я получаю двести пятьдесят. А только жалко. И так, знаете, стыдно! Честное слово! Только это неправильно. Это вовсе не его ребенок, а она выставила свидетелей …
– Слушайте, Люба, прогоните вы его.
– Кого?
– Да этого самого … мужа вашего.
– Ну, что вы! Он теперь в таком тяжелом положении. И квартиры у него нет. И платить нужно, и все …
– Но ведь вы его не любите?
– Не люблю? Что вы говорите? Я его очень люблю. Вы ж не знаете, он такой хороший! И папа говорит: он – дрянь! А мама говорит: вы не записывались, так и уходи!
– А вы разве не записывались?
– Нет, мы не записывались. Раньше как – то не записались, а теперь уже нельзя записаться.
– Почему нелья? Всегда можно.
– Можно. Только нужно развод брать и все такое.
– Мужу? С этой самой, которой алименты?
– Нет, он с той не записывался. С другой.
– С другой? Это что ж … старая жена?
– Нет, почему старая? Он недавно с нею записался.
Я даже остановился:
– Ну, я ничего не понимаю. Так, выходит, не с другой, а с третьей?
Люба старательно обьяснила мне:
– Ну да, если меня считать, так это будет третья.
– Да когда же он успел? Что это такое?
– Он с той недолго жил, с которой алименты … Он недолго. А потом он ходил, ходил и встретил эту. А у нее комната. Они стали жить. А она говорит: не хочу так, а нужно записаться. Она думала – так будет лучше. Так он и записался. А после, как записался, так они только десять дней прожили …
– А потом?
– А потом он как увидел меня в метро … там … с одним товарищем, так ему стало жалко, так стало жалко. Он пришел тогда и давай плакать.
– А может, он все наврал? И ни с кем он не записывался …
– Нет, он ничего не говорил. А она, эта самая, с которой записался, так она приходила. И все рассказывала …
– И плакала?
– Угу, – негромко сказала Люба и кивнула по – детски. И внимательно на меня посмотрела. Я разозлился и сказал на всю улицу:
– Гоните его в шею, гоните немедленно! Как вам не стыдно!
Люба прижала к себе свои большие книги и отвернулась. В ее глазах, наверное, были слезы. И она сказала, сказала не мне, а другой стороне улицы:
– Разве я могу прогнать? Я его люблю.
В четвертый раз встретил я Любу Горелову в кинотеатре. Она сидела в фойе в углу широкого дивана и прижималась к молодому человеку, красивому и кудрявому. Он над ее плечом что – то тихо говорил и смеялся. Она слушала напряженно – внимательно и вглядывалась куда – то далеко счастливыми карими глазами. Она казалась такой же аккуратистской, в ее глазах я не заметил никаких полутонов. Теперь ей было двадцать два года.
Она увидела меня и обрадовалась. Вскочила с дивана, подбежала, уцепилась за мой рукав:
– Познакомьтесь, познакомьтесь с моим мужем!
Молодой человек улыбнулся и пожал мне руку. У него и в самом деле было приятное лицо. Они усадили меня посередине. Люба действительно была рада встрече, все теребила мой рукав и смеялась, как ребенок. Муж со сдержанной мужской мимикой говорил:
– Вы не думайте, я о вас хорошо знаю. Люба говорила, что вы – ее судьба. А сейчас увидела вас и сразу сказала: моя судьба.
Люба закричала на все фойе:
– А разве неправильно? Разве неправильно?
Публика на нее оглядывалась. Она спряталась за мое плечо и с шутливой строгостью сказала мужу:
– Иди! Иди выпей воды! Ну, чего смотришь? Я хочу рассказать, какой ты хороший! Иди, иди!
За моей спиной она подтолкнула его рукой. Он пожал плечами, улыбнулся мне смущенно и ушел к буфету. Люба затормошила оба мои рукава:
– Хороший, говорите, хороший?
– Люба, как я могу сказать, хороший он или плохой?
– но вы же видите? Разве не видно?
– На вид – то он хороший, ну … если вспомнить все его дела … вы же сами понимаете …
Глаза Любы увеличились в несколько раз:
– Чудак! Да разве это тот? Ничего подобного! Это совсем другой! Это … понимаете … это настоящий! Настоящий, слышите.
Я был поражен.
– Как "настоящий "? А тот? "Любимый "?
– Какой он там любимый! Это такой ужасный человек! Я такая счастливая! Если бы вы знали, какая я счастливая!
– А этого вы любите? Или тоже … ошибаетесь?
Она молчала, вдруг потеряв свое оживление.
– Любите?
Я ожидал, что она кивнет головой по – детски и скажет: "Угу ".
Но она сидела рядом, притихшая и нежная, гладила мой рукав, и ее карие глаза смотрели очень близко – в глубину души.
Наконец, она сказала тихо:
– Я не знаю, как это сказать: люблю. Я не умею сказать … Это так сильно!
Она посмотрела на меня, и это был взгляд женщины, которая полюбила.
Научить любить, научить узнавать любовь, научить быть счастливым – это значит научить уважать самого себя, научить человеческому достоинству. Никакие образовательные экскурсии в автономную область Венеры не помогут этому делу. В человеческом обществе, а тем более в обществе социалистическом, половое воспитание не может быть воспитанием физиологии. Половой акт не может быть уединен от всех достижений человеческой культуры, от условий жизни социального человека, от гуманитарного пути истории, от побед эстетики. Если мужчина или женщина не ощущает себя членом общества, если у них нет чувства ответственности за его жизнь, за его красоту и разум, как они могут полюбить? откуда у них возьмутся уважение к себе, уверенность в какой – то своей ценности, превышающей ценность самца или самки?
Не так еще давно проблема полового воспитания занимала многих свободных людей в такой форме: как обьяснить деят тайну деторождения? Проблема выступала в либеральных одеждах, и либеральность эту видели в том,что уже не сомневались: тайну деторождения над старыми возмутительными подходцами, ненавидели аистов и презирали капусту. Были убеждены в том, что от аистов и от капусты должны происходить разные бедствия и что своевременное обьяснение эти бедствия предупредит.
Самые отчаянные и либеральные требовали полного срывания "покровов " и полной свободы в половых разговорах с детьми. На разные лады и различными голосами толковали о том, какими ужасными, извилистыми путями современные дети узнают тайну деторождения. Впечатлительным людям в самом деле могло показаться, что положение ребенка перед тайной деторождения подобно трагической коллизии какого – нибудь царя Эдипа. Оставалось только удивляться, почему эти несчастные дети не занимаются массовым самоубийством.
« Предыдущая Следующая »