Следует отличать науку о здоровье от торговли здоровьем.
Януш Корчак
Теперь в садах есть и колонка, уборная, и веранда, где можно спрятаться от дождя. Есть и тенистые деревья, и пруд с лебедями, и ровные, политые водой, чтобы не было пыли, дорожки.
Все это люди не сразу придумали и теперь еще что–нибудь да прибавится, например музыка.
За границей есть уже в садах удобные скамеечки для малышей и специальные площадки для заблудившихся.
Ребенок постарше знает сад, а для маленького сад, что дремучий лес. Приходится все время смотреть и звать:
«Не уходи, не отходи, играй поближе».
Ребенок раздражается, мать сердится. Наконец и в самом деле заблудился. Страшно ему, плачет, не знает, куда идти, и никто не знает, куда его отвести. И ребенок ищет, и мама беспокоится, ищет, и даже долго ищет. А нашелся — иногда радость, а иногда гнев — крик, шлепок, слезы.
А ведь достаточно одной маленькой огороженной площадки. И все знают, куда потерявшегося отвести и куда за ним прийти.
Развлечения в саду приятнее, деликатнее. Даже удивляешься, что уже пора домой, так быстро время прошло, и надо прощаться:
— До завтра.
Удивительно: то час тянется долго–долго, словно и конца ему нет, то сразу промелькнет.
Только на часах все часы одинаково длятся. И лишь когда у тебя появляются свои часы, ты постепенно и не без труда научаешься узнавать время, которое утекает.
Кому позволяют ходить одним, у тех часто бывают дома неприятности, что не вернулся вовремя. Объяснения считают отговорками — и зря. Просто было хорошо, и время пролетело незаметно.
Нельзя же каждые пять минут подходить к кому–нибудь и спрашивать, который час.
Один ответит, а другой буркнет под нос, даже не взглянув на часы. Немного поиграешь, если все ходить и выискивать, у кого бы спросить, сколько времени. Может, поэтому ребята так сильно хотят иметь часы.
Ведь хотелось бы и хорошенько наиграться, и дома не иметь неприятностей.
Ничего не поделаешь, пусть школа так и будет школой и пусть останутся все тяжелые школьные обязанности, не надо требовать слишком многого; но, по крайней мере, хотя бы то могло измениться, чтобы во время веселой игры, когда обо всем забываешь, не сваливались как снег на голову гнев, крик, угрозы и наказания.
Сразу столько горьких слов и одиночество.
Страх, как бы чего не вышло, нарушает спокойствие радости: не опоздать бы, не порвать платье, не налететь, когда бежишь и ловишь мячик, на кого–нибудь из взрослых, не ударить по неосторожности товарища, не сделать чего–нибудь такого. Чего? Взрослые знают, чего избегать, а маленькому всегда грозит неожиданная неприятность.
Я хотел бы собрать в одном месте все предписания и правила, чтобы сделать игру безопасной, но можно ли все предвидеть?
Нельзя ходить по газону, но что делать, если единственное спасение от погони — перемахнуть через газон?
Нельзя ломать кустарник, но разве от сорванной ветки, если она очень понадобилась, может быть вред? Увы, да. Садовник подрезает ветви тогда, когда соки в дереве еще не двинулись, а сорвать веточку или даже листик летом — значит больно поранить друга–растение.
А уж самое большое зло — резать кору. Кора — это не только кожа, но и одежда, кора защищает от жары и стужи, болезней и паразитов, сок из дерева вытекает, словно кровь. Изувеченное дерево будет расти, словно больной ребенок.
Вопрос о шуме не решен. Необходим ли крик? Не знаю. Знаю одно — не все орут, когда играют.
Как–то в летней колонии мы с ребятами купались. Кричал один, зовя кого–то с середины реки. Он не понимал, что тот, кого он звал, слышал свое имя, но не откликался, не желал идти. Этот однообразный крик среди спокойного, дружного гомона был действительно неприятен. Чтобы не рассердиться, я принялся считать: мальчишка прокричал пронзительно и назойливо одно имя тридцать шесть раз.
—Противные крикуны, — сказала сидевшая неподалеку дама своей приятельнице.
—Кричит только один, — сказал я, — девятнадцать купаются спокойно.
— Оставьте свои замечания при себе, — обиделась дама. Взрослые не привыкли, чтобы в их разговор вмешивались посторонние, не любят.